ivan

Я вообще плохой и злой человек. Так уж вышло. Я этим не кичусь, и мне это не нравится. Я даже пытаюсь с собой бороться как-то: не ввязываться, например, в сетевые склоки. Не отвечать по возможности на реплики людей, которые стараются меня как-нибудь этак уязвить. Человек я немолодой, знаю про себя достаточно, чаще всего понимаю, что могу быстро язвителю сделать обидно и больно. Но доказывать такие вещи малознакомым или вовсе незнакомым людям – как-то что ли глуповато. Чего ради?

Впрочем, не всегда, конечно, получается удержаться. Потом стыжусь. (Вот некоторое время назад повесил в Фейсбуке фотографию статьи из какой-то сельской газеты. Что-то о происках главы поселения, кажется. Вора, разумеется, и негодяя.  Но не в том дело. Дело в заголовке. «Мы живем под собою, не чуя страны». Запятая важна. Пришла в комментарии неведомая мне женщина. «Вы зачем, - пишет, - так издеваетесь над этими великими строками? Кто вас учил ставить запятые?! Вы хоть знаете, ЧЬЕ это стихотворение?!!!» Речь, повторюсь, о сфотографированной полосе бумажной газеты. Грешен, не удержался. «Это, - пишу,-  что,  стихотворение что ли какое-то?» Ну, в общем, полчаса еще развлекался, потом зашел на страницу собеседницы. Пожилая, с идеями, переживает, похоже, за страну всерьез. Я ведь тоже. Так стало неприятно. И не извинишься уже после нескольких обидных шуток, смысл которых она начала понимать только к концу беседы.)

Но есть свойства, которые учусь давить в себе без жалости. Злорадство, например. Бедам чужим радоваться – это совсем уже что-то нечеловеческое. Тем более – смертям, как теперь принято и модно. В силу безволия борьбу, бывает, проигрываю, но хотя бы помню, что злорадство – чистая, беспримесная гнусь.

Однако нынче искус очень уж стал велик. Люди не понимают совсем простых вещей. Люди, взгляды которых мне не нравятся, но это как раз не важно. Раз за разом тусовка за тусовкой пускается в обезьяньи какие-то скачки, почувствовав, что ее идеи совпали с государственной повесткой. Руки потирают, предвкушают немыслимые радости.

Прознает государь о необыкновенной мудрости нашей, и пожалует нас генералами.

Но дело в том, что у нынешнего режима есть одна занятная черта: главными его врагами являются не носители каких-то там определенных идей, а просто – носители идей. Люди с убеждениями. Способные за свои убеждения хоть как-то бороться. Именно поэтому человеку внутри себя честному, даже из самых завзятых путинистов, ничего, кроме роли попутчика, которого, попользовавшись, в лучшем случае, выбросят, в принципе не светит.

В лучшем выбросят, в худшем – поломают. Мы это даже в течение т.н. «русской весны» не раз уже наблюдали.

Сегодня я прочел сначала новость: «Нацболы отказываются от лозунга «Россия без Путина». Ну, дело хозяйское. Потом – запись в твиттере одного из активистов-лимоновцев: «А "отважным скотам" (термин Лимонова), заскочившим на крышу высотки,  нужно поломать конечности. Тюремный срок для них - чересчур жестоко».

И подумал – поскольку, повторюсь, никакому убежденному человеку здесь не избежать неприятностей, а чем радикальнее убеждения, тем неприятности ближе, - повод испытать злорадство скоро будет.

И кажется, вопреки моим собственным убеждениям, выше смутно сформулированным, - вполне законный повод.

Вечер. Тихий провинциальный город. Машин мало — хотя я в квартале от главной улицы. Белая стена монастыря. Пахнет свежескошенной травой, которая тут же, под стеной, и сохнет. Березки, домики деревянные. В общем, как принято в Москве выражаться, - Русь.

Вдоль стены шагаю я без цели, а навстречу мне, как выяснится через минуту, с целью — человек.
Человек лет неопределенных, одет в рубаху, бывшую некогда белой, идет замысловато. Тело его изогнуто, - этакая полудуга, и движется он зигзагами. Вот-вот, кажется, рухнет человек в пахучие травы. Но нет. Держится.
Тормозит. Глаза — белые, как рубаха. Ну, то есть, именно — как рубаха. Мутновато-белые. На лице — ссадины. Он даже не пьян. Про человека, который хоть изредка трезвым бывает, можно сказать — пьян. Про этого — нет. Он просто всегда такой.
- Дай мне денег, пожалуйста! Мне очень надо! Понимаешь!
И так это естественно, что я отдаю ему всю мелочь.
- Спаси бог!
Иду дальше. Сворачиваю за угол. Любуюсь резьбой наличников и странными надписями на заборах. «Будулай форева», например. И тут навстречу мне — старый знакомый. Зигзаги все те же.
- Дай денег, пожалуйста! Мне очень надо!

Знаете что – спасибо вам за слова.
Каждое – пуля, и каждое – точно в цель.
Я теперь знаю: сквозь поле растет трава,
Даже когда над полем поет шрапнель.

Я теперь знаю что-то про музыку мужества.
Что-то еще про изнанку другого века.
Про то, как шинели людей превращают в пустое множество.
Про то, как взрывы людей превращают в эхо.

Знаю, как режет землю осколок корявой стали.
Знаю, как режет небо бабочек легкий флот.
И про то еще знаю, как вы однажды в окопе стыли,
Но любовались ей, вмороженной в лед.

Это ведь ваши солдаты ее раздели, -
Наша зима обучает немца ценить обноски.
Иней красиво играет на мертвом теле.
Шепчет ветер о Боге или о Босхе…

***

Вы меня научили помнить, что смерть страшна,
Оставаться спокойным, когда срывается век на крик.


А еще я жалею, что дед мой, гвардии старшина,
Вас не встретил на фронте и не всадил в вас штык.

Простите меня, герр Юнгер,  и еще раз спасибо за слова.
С уважением етц.
Москва, 8 мая 2013

Был я мал, был я глуп, и бегал с палкой в руках среди подобных себе по зеленым улицам небольшого поселка. Но не просто так бегал - мы играли в мушкетеров. Кажется, это был год, когда на рисованных местным художником киноафишах появилась надпись "Д'Артаньян и три мушкетера. Демонстрируется в последний раз" (вот, кстати, как объяснишь человеку молодому, что в стране, где я вырос, премьера фильма могла состояться лет через десять после выхода фильма, но зато потом, если фильм людям нравился, его показывали в кинотеатрах раз в три месяца?)
Ну и, конечно, просмотрев неоднократно отечественный мюзикл, мы стали бегать по улицам с палками и палками этими друг друга колошматить. За честь королевы.

Кто-то читал Дюма, кому-то и фильма хватало за глаза, чтобы на ходу, точнее, на бегу творить собственную мифологию. Но меня это все не устраивало. Хотелось большего. Я искал и нашел.

Дома на полке, среди прочих, стояла книга. Какой-то Гарди. Или какая-то.  "Тэсс из рода д'Эрбервилей". Читать я ее не собирался, но мне и названия было достаточно. Главный герой - Тэсс, судя по конструкции фамилии, тоже мушкетер. Это "д" с апострофом - оно ведь не спроста. Пока на белом свете есть Гасконь. Он как д'Артаньян. То есть, нет. Он круче любого д'Артаньяна.

Хотя, кажется, в те времена слово "круче" еще в таком значении не употреблялось.

Я придумал ему жизнь и подвиги. И слугу-головореза по имени Джуд незаметный. Моя ли вина, что в БВЛ "Тэсс" и "Джуд" были под одной обложкой? Джуд - времена-то советские, нам ли было не знать, что слуга завсегда лучше, чем господин, - обладал талантом возникать ниоткуда, побеждать любое количество врагов и спасть храброго, но дураковатого хозяина.  Я создал собственный миф, отчаянно ограбив Дюма и сценаристов советского мюзикла.  Парни верили: все знали, что уж я-то разбираюсь во всяких этих книжках. Потом лето кончилось, и мушкетеры тоже.

А потом прошло еще много лет, я прочел Гарди, и даже немного расстроился. Ну, вы понимаете. Начнем с того, что Тэсс оказалась женщиной. Прочее мелочи.

Хотя роман отменный. Правда, на мой вкус, похуже, чем "Джуд незаметный".

Арабские географы в тринадцатом и четырнадцатом веках согласно утверждали:

Там, где кончается седьмой климат (т.е., там, где совсем уже холодно), есть вогнутая земля. И люди, ее населяющие, не могут подняться наверх. И к ним спуститься тоже нельзя.
Так и живут.

А мне курьер из GQ принес билет на юбилейный концерт Петросяна.
В конверте, на котором нарисован Розенбаум.

Пора просыпаться мальчику,
Браться за тонкий ножик.
Мальчик зарежет мачеху.
По следу маленьких ножек
Сыщик двинется к берегу,
А там через мост и к станции –
Мальчик сбежит в Америку,
Чтоб воевать с испанцами.
Оно ведь и позаманчивей –
Белой голодной тенью
Метаться в степи с команчами,
Чем корпеть над латынью.

Он станет моложе мира.
Застынет - моложе мира.

Это – полная мера,
Или крайняя мера.
Если действовать смело,
Будешь моложе мира.

Мир пожирают мысли,
Мир доедают люди,
Тучи его обвисли,
Как у старухи груди.

Но где-то под желтой кожей,
Колотится сердце мира.
Станешь еще моложе,
Улизнешь от кошмара,

Будешь моложе мира,
Будешь моложе мира.

Собьешься со счету дней и
Запишут навеки в мальчики.
Ведь мир вспороть не труднее,
Чем брюхо проклятой мачехе.

Выпуск очередной, а со счету я сбился.


Нужны тирану для адреналина животные и девушка Алина.

Черный ворон, что ж ты вьешься над моею головой? Ты пенальти не добьешься - будет просто угловой.

Неплохо было б стать грузовиком. Давить людей. Не думать ни о ком.

Неспешно спустимся с холма, и мир накроет Хохлома.

Непременно пройти интересный тест: "Кто вас выдаст? Какая свинья вас съест?"

Вы производите, коты, так много лишней суеты.

Сделаем вид, что мы не знакомы, и аккуратно выходим из комы.

Малиновки заслышав голосок, засовываю голову в песок.

Он пристрастился к покеру, ему теперь все похеру.

Иногда даже Тур Хейердал напивался и переедал.

Каравай, каравай, нас снимает Вонг Кар Вай!

Не пора ли нам, ослам, например, принять ислам?

И стать желая лидером протеста Купил инструкцию: "Изделия из теста".

В кремлевской школе блогеров Теперь Володин завучем. Помучает вас, лодырей, подергает вас за уши.

Теперь Сурков у нас Володин. Сей выбор дивен. Володин, стало быть, володин, а Слава - димин.

Хоть геями, хоть гоями, но только не изгоями.

Зря ты, кореш, чушь-то порешь.

Чем в политические лезть баталии, потереби ты лучше гениталии.

У вас, телеведущие, глаза-то завидущие.

Меня шершавый язык плаката не убедил, что земля поката.

Взвились вымпелы по-над городами, Салютует на реке канонерка. Это ж чудо, как сплелись бородами Два Максима - Соколов с Кононенко.

Придет в Россию Сатана и на обломках самовластья напишет наши имена.

Входят Гаттаров, Бурматов и еще несколько таких же приматов.

Интересно, будь я лось, - хорошо бы мне жилось?

И стать человеком года по версии какого-то гада.

С одной стороны - совдеп, с другой стороны – госдеп.

Подрались в аптеке инки и ацтеки.

Раскрыл он луженую глотку и начал раскачивать лодку.

Любят все киномеханики фильмы Михаэля Ханеке.

Как бы резвяся и играя зарезал сегун самурая.

Я узнал, что у меня не район, а ебеня.

Ну и так далее:
https://twitter.com/#!/ivan_f_davydov

Двое нас в "Твиттере" не вовсе головой повредившихся - я и анонимный автор микроблога пермского наркоконтроля.

Знаете, мне с детства знакомо одно неприятное чувство.

С чего бы начать. Ну, например, так. Я был мал, я был глуп еще более, чем теперь, хотя казалось бы, куда уж, и меня привлекала агрессия. Не задумываясь о последствиях, я ввязывался в словесные баталии, которые вели между собой мои школьные или уличные приятели. Не особо задумываясь о том, сильнее меня противник или наоборот. То есть, это важный момент, я не был благородным рыцарем. Слабым тоже могло прилететь, если словесные баталии переходили в обычные.
В связи с чем случалось мне бить людей, и самому быть битым тоже случалось. Бывал я на коне, бывал и под конем, как по сходному поводу, но несколько ранее написал великий князь Владимир, прозываемый Мономахом.

И вот чувство, - плохое, на самом деле, чувство, о котором хочу сказать, - я испытывал его сам, когда связывался с заведомо слабейшими, и видел, как темным, нехорошим огоньком тлеет оно в глазах тех, для кого слабейшим был я. Узнавал без ошибок, именно потому, что и сам переживал такое.

Такая, сказал бы я, сытая и стыдная уверенность незаслуженной, заведомой победы. Позорная возможность самоутвердиться, потому что за счет слабейших самоутверждаться – позор, и любой человек это если не знает, то чувствует. По легкому привкусу тошноты, сладковатому такому, по холодку в затылке. Дыхание чуть тяжелей становится, мир вокруг – чуть темнее.
В этом нет доблести, но есть притягательность.

Когда ты понимаешь, что кругом неправ, что спор затеял не по делу, что делаешь что-то не то, но ты, при этом, сильнее, в тупом, животном смысле сильнее, - остановиться трудно. Почти невозможно. Чужое, незаслуженное, неоправдываемое ничем унижение – оно даже слегка пьянит, пожалуй.

И это – как мне сейчас кажется – самый доступный, самый простой, по-своему, повторюсь, даже приятный, опыт зла. Опыт контакта человека со злом в чистом, беспримесном, дистиллированном виде. И кулаки сами собой сжимаются, и губы этак пучатся, и темная радость где-то в животе начинает булькать. Собственно, это оно и есть, зло. Настоящее зло.

Кстати, настоящее зло коварства чурается. Зло – простое, как дьявол в средневековых фаблио. В том смысле, что оно тебя не пытается, по крайней мере, в этом, наиболее чистом своем проявлении, обмануть. Ты можешь выдумывать оправдания и даже потом в них верить, можешь вообще о таких мелочах не задумываться, но всегда при этом – где-то там, на втором плане, на внутренней стороне затылка светятся буквы: «Я не прав». Я не прав, и плевать. Я сильнее. Мне ничего за это не будет.

Отвыкать потом тяжело, кстати.

И здесь трактат о природе зла не особенно плавно переходит в хронику текущих событий.
В любой толпе, за что бы она там ни билась, есть некоторый процент людей, убежденных в своей правоте. Искренне убежденных. Их из рассмотрения исключаем. Они, как ни странно, вне контакта со злом, даже если оказались на его стороне. Но вот те, те, кто сейчас – мне лень перечислять фамилии знакомых и незнакомых, высокопоставленных и малоизвестных граждан, - те, кто сейчас делает вид, что со страной ничего не произошло, или произошло, но правильное и исключительно прекрасное, кто произносит пафосные речи об очередной победе стабильности, те, кто кривит презрительно мордочки, кто метелит на площадях несчастных студентиков, кто заполняет те же площади несчастными, немытыми, ни черта не смыслящими в происходящем детьми, - в большинстве своем, мне кажется, прекрасно понимают, что делают. Я вижу в их глазах тот самый огонек болотный, я, кажется, понимаю чувство, которое они сейчас переживают.
Оно с достаточной подробностью описано выше.

(Кстати, отвлекаясь, о детях стоило бы сказать особо, эти стада нерассуждающих детей, воспитанных в чувстве ложной причастности к силе, детей, многие из которых успели вполне подрасти, - одно из главных преступлений текущей отечественной власти; да, я знаю, не рассказывайте мне, что и с другой стороны хватает подростков не с промытыми даже, а с вымытыми начисто мозгами; разница все же есть, в том числе и чисто количественная, но это отдельный разговор, я отвлекся.)

Так вот – обращусь напрямую – граждане, опознавшие себя в ориентировке, данной абзацем выше. О сладостном чувстве зла мы поболтали довольно, взываю теперь к рацио. Знаете, чем вы отличаетесь от детей, которые пинают слабого и не терзаются муками совести? Одно коренное различие есть. Дети сильны своей собственной силой. А вы – чужой, заимствованной. Вы думаете, что вам можно наслаждаться этим прямым контактом со злом, врать, бить и так далее, потому что за вами стоят какие-то другие, по-настоящему сильные, способные прикрыть люди.

Но это – это не так, и текущие события наглядно это показывают. Нет, разумеется, никакой революции, я тут с вами соглашусь, даже десять тысяч молодых людей и одна экзальтированная дама в шубе наизнанку, и сто миллионов записей в блогах, - это пустяки, пощечина, щелбан.
Именно то, что эти ваши носители силы, гаранты стабильности так реагируют на щелбаны, на свист, на митинг, в котором, - в пятнадцати-то миллионом городе, - участвуют десять от силы тысяч человек, а вернее, пять, все их метания нелепые, бред пресс-секретарей, постыдные ретвиты, весь, словом, балаган, который мы тут наблюдаем, - все это показывает, что нет у них никакой силы.

Сейчас усидят под щелчком, завтра получат пинка. Это как щель в дамбе. Все, вроде бы, стоит, но вода закапала. Слабость показана, значит, ей обязательно воспользуются. В нашем случае – скоро. (Помнится, Мишу Вербицкого однажды спросили, был ли Холокост. Нет, но обязательно будет, - ответствовал герой).

В общем, нет у них силы, сильные не истерят. А следовательно, и у вас ее нет. И то, что у вас в глазах мутным светом сейчас светится, то, что заставляет врать или бить, - от примитивного самообмана.
В связи с чем вопрос – не лучше ли на данном этапе просто помолчать? Успокоиться? Выйти из состояния прямого контакта со злом?
Мне кажется, лучше. Полезней. И я не об угрозах сейчас, о духовном здоровье исключительно.

предлагают мне добрые люди издать новую книжку стихов, каким-нибудь оглушительным тиражом, экземпляров эдак в сто пятьдесят.
В раздумьях.
Мало написал хорошего, собой не доволен.

Вчера, впрочем, не в первый раз посмотрел полнометражный советский мультфильм "Ключ", 1961 года. Сам мультфильм довольно скучный - про то, что работать хорошо, а лениться плохо. Но среди прочих героев имеется профессор, который изобретает роботов, а у профессора - робот, который пишет стихи. У робота три регистра: "О стройке", "Детское" и "Лирика".
Стихи отличные. Например, "О стройке":

Летит по стройке экскаватор
И быстро роет котлован.
А за рулем сидит новатор
Бобров Васильевич Иван.

А вот "Детское":

Мальчик Петя в автобУсе
Место уступил бабусе.
Так и надо поступать:
Все бабусям уступать.

Унылые морализаторы, они же - положительные герои фильма, над поэтом издеваются. А стихи-то крутые!